«Я туда еще вернусь…» — капитан полиции Валерий Арабаджи.
11 ноября 2022 года ЗСУ освободили город Херсон, и уже 17 ноября сюда прибыл на подмогу сводный отряд из 180-ти полицейских — для обеспечения правопорядка. В этом отряде было четверо полицейских из Ренийской громады, среди них – капитан полиции Валерий Арабаджи. Что увидел наш земляк за два месяца службы в зоне боевых действий?
Могилы в огородах
-Валерий, впечатлений у вас, наверное, немало, поэтому давайте начнем по порядку. Что вы увидели, когда въезжали на деоккупированную территорию Херсонщины? В каком состоянии там населенные пункты?
— Тяжело это назвать населенными пунктами. Там, где шли бои, населенных пунктов нет. В селах, где когда-то жили по 2000 – 2500 человек, никого нет, все дома разбиты.
Есть такие села, где от домов даже стен не осталось — только фундаменты.
В некоторых поселках, правда, встречались одинокие старики, но их было немного. Все, кто помоложе, у кого была возможность, выехали оттуда.
Электричества нет, газа нет. Все провода лежат на земле. Вне населенных пунктов, где велись бои, тоже все провода на земле.
Когда в ноябре мы приехали, связи никакой там не было. Перед Новым годом кое-где связь обеспечили, а в те населенные пункты, где было побольше людей, подали электричество.
Что меня поразило – могилы во дворах и огородах. Шли боевые действия: если кого-то из мирных граждан убило, родственники хоронили погибших в огородах. Не повезешь под обстрелами на кладбище.
Помню разрушенный дом, крыша провалена, никого в нем нет, а во дворе – маленьких холмик. Уцелевшая соседка рассказала: здесь жила молодая женщина с тремя маленькими детьми. В тот вечер двое деток лежали на кровати, а семилетняя девочка бегала по комнате. Прилетел снаряд. Маленькие маме потом рассказывали: «Мы видели, как у сестрички голова разлетелась». Осколком убило ребенка. Похоронили в огороде. И вынуждены были уехать.
Еще поразило то, что в том регионе уничтожены все лесополосы. Херсонская область похожа на наше Придунавье: такие же широкие поля, которые разделены лесополосами. Так вот лесонасаждений в Херсонской области уже нет. Местное население старалось как-то выжить, готовить себе еду – все деревья спилены.
Все заминировано
-А где же в период оккупации мирные жители брали воду? Из водоемов?
— К речушкам и озерам, а их там много, не подойти — все водоемы там заминированы.
Помню одну дорогу между Херсоном и Николаевом, она похожа на нашу дорогу Рени – Измаил: по одну сторону – река, по другую – камыш и озеро. Идешь по дороге, смотришь по сторонам, а там – мина на мине. Через каждые полтора-два метра мина. Оккупанты боялись ЗСУ – устроили линии обороны.
На этой дороге, по обочинам, до сих пор можно увидеть разбитые авто гражданских: некоторые семьи пытались выехать на Николаев – и были расстреляны...
В оккупации люди были счастливы, когда шел дождь. Расставляли тазики, миски, тарелки – во все собиралась вода. Для того, чтобы готовить на ней еду, хоть как-то помыться, постирать.
Мне людей очень жалко. Вот наши ренийцы жалуются: свет на три часа отключали, воды не было. А там месяцами люди выживают без света, без воды, без газа и без связи. И ходят только по натоптанным дорожкам. На обочины дорог, на поля ступить нельзя – всюду мины, неразорвавшиеся снаряды.
По поселку идем – люди просят зайти и показывают свои «засеянные» огороды. Чаще всего это минометные мины 80-го калибра старого образца, они просто не разрываются: торчат из земли хвосты, как грибы.
Та же картина – на полях. В прошлом сезоне пашни не были обработаны, все заросли бурьяном.
Вокруг домов, где жили оккупанты, все заминировано, все в растяжках по кругу.
Опасность на каждом шагу. Сколько понадобиться времени, чтобы всю землю зачистить, я даже не представляю.
Один пенсионер начал собирать гильзы от гаубиц. Гильзы — это латунь, надеялся после войны сдать как цветной металл. Он дома их складировал. Один раз его «деятельность» пресекли сотрудник полиции: написали протокол, изъяли гильзы, объяснили, что нельзя это делать. Но старик снова взялся за свое. Однажды поехал за гильзами на своей машине — и подорвался на противотанковой мине.
Бомбят – а дети играют
-А вам приходилось видеть в зонах боевых действий детей?
— Я нес службу на опорном пункте в одном из сел, недалеко было здание школы-интерната, где было единственное убежище. Отступившие из Херсона оккупанты знали, где находится это бомбоубежище и пытались обстрелять этот участок. А рядом – детская площадка. И я наблюдал картину, как на этой площадке бегают трое пацанят лет 8-9: соседние кварталы обстреливают, а они даже не обращают внимания! Сели на скамеечку, достали из рюкзака батон хлеба, поели и побежали дальше.
Конечно, сразу возник вопрос: а где же родители? Выходит, и они уже тоже не обращают внимания на взрывы?
Мы находились, если по прямой брать, в четырех километрах от линии боя: любым минометом или другим орудием враг доставал до поселка. Там круглосуточно без остановки обстреливаются жилые дома. И люди с этим живут. Устали бояться. Там сигналов воздушной тревоги нет. Только слышишь – летит… И ждешь, куда упадет.
Смерть – на каждом шагу. Люди в центре поселка получают гуманитарную помощь: начался обстрел — убило женщину.
Прилетела мина или снаряд – разбило газовую трубу: люди целлофаном перематывают, резиной завязывают.
Мы были подготовлены — приехали со своими бензогенераторами. Один свой генератор отдали фермеру, у которого за поселком скважина была, но не было электричества. Он подключил генератор — люди начали брать воду. А к нам, когда мы заводили свой генератор, люди прибегали со всей округи зарядить мобильные телефоны.
Как выживали в оккупации?
-Как наши люди выживали в период оккупации?
— Когда мы прибыли в Херсонскую область, в магазинах продукты питания, сигареты и пиво – всё было российского производства. Херсон был под оккупацией почти с начала войны, потому товары для населения завозилась из Крыма, российские.
Постепенно их сняли с прилавков, пошли поставки продуктов украинского производства, начали завозить гуманитарную помощь.
Коллаборанты, мародеры и прочие
-Какой была ваша миссия на освобожденной территории, вблизи от линии фронта?
— Мы приехали в населенный пункт (я по понятным причинам упускаю все географические названия), где в мирное время было 10 тысяч населения. Ни народу, ни света, ни газа. Мы оказывали помощь Херсонской полиции. Я работал неделю дежурным, как и в Рени, следующую неделю занимался с коллегами фильтрацией населенных пунктов. Это паспортизация людей, которые остались, это установление коллаборантов, которые поддерживали рф, помогали проводить так называемый референдум.
-А как вы находили коллаборантов?
— Мы вели беседы с местными жителями, они нам рассказывали, кто чем занимался в период оккупации. Новые «власти» сразу назначали своего сельского голову. Кто-то разносил пригласительные на «референдум».
Мы фиксировали свидетельские показания, а дальше с ними уже работала Служба безопасности Украины.
Также мы расследовали преступления, которые совершали граждане за время оккупации.
-Например?
— Например, мы увидели на крыше дома одного гражданина панели солнечных батарей, они были установлены явно непрофессионально, видно, что человек монтировал сам. Поинтересовались, где он взял эти солнечные батареи? Он рассказал, что купил у знакомого по 1 тысяче гривен за штуку. А тот, как мы выяснили, в свою очередь оптом покупал их у российских военных.
В Херсонской области, как и у нас в Придунавье, в свое время были построены «солнечные» электростанции. Оккупанты их разворовали, по сути уничтожили.
Были сознательные граждане, которые говорили: «Что же вы творите?» Но была и другая позиция: «Да ладно, никто не накажет, война все спишет».
-Есть такая пословица: кому – война, а кому – мать родна. Есть люди, которые в период войны набивают карманы.
— Конечно, больно. Мы понимаем, сколько погибших военных. Кто-то остался без мужа, без отца, без кормильца. А другие «зарабатывают».
-Что жители рассказывали о проведении так называемого «референдума»? В нем заставляли принимать участие?
— Насильно никого не заставляли, просто предлагали голосовать. Но когда по улицам ходили с урнами, большинство людей вообще из своих домов не выходили, не показывались, чтобы не голосовать.
«Я хотел верить, что это – неправда…»
-Наверное, выходить из дому было небезопасно?
— Военные рф вели себя не так, как должен вести себя военный, — кражи, разбои, грабежи.
Помню, мы проводили фильтрацию в одном из сел, и к нам подошел пенсионер, дом которого стоял на окраинной улице. Он рассказал о том, что видел: четыре солдата рф вытягивали из села прицеп, груженый холодильниками и телевизорами, а сверху лежал детский трехколесный велосипед. Таким образом они «освобождали» Украину.
Наши люди боялись прямого столкновения с оккупантами, старались их избегать. Однажды два парня увидели, как военные рф обворовывали магазин, выносили оттуда мебель и холодильники. Ребята сделали им замечание: «Что ж вы делаете? Вы грабите магазин». Поставили двух пацанов к забору и расстреляли. Вот так они здесь «воевали».
Что хорошего, полезного они могли принести Украине? Только разрушение, страдания и смерть. На Херсонщине по сей день обстреливаются населенные пункты.
Нет, они не знают, что такое цивилизация. До того, как попасть туда, у меня все равно было сомнения. Я не верил в то, что военные могут себя так вести — изнасиловать девушку, женщину, обокрасть дом. Я надеялся по крайне мере, что так не должно быть. Я хотел верить, что это неправда. Но это правда. Они пришли просто грабить. Пришли насиловать. И насиловали.
Жители рассказывали: молодую женщину с ребенком изнасиловали до такой степени, что несчастная умерла. Ребенок потерял сознание, поэтому подумали, что он умер: переступили – ушли. Потом люди нашли ребенка, отдали в больницу.
Они говорят, что пришли освобождать Украину от «нацистов»? Они из наших колхозов повывозили всю технику. В Херсоне они увидели такие дома, о которых они, россияне, могли только мечтать. Я задаю себе вопрос: кого они пришли освобождать? От кого?
На наших глазах вытаскивали раненных детей из разрушенных домов — с ранами от осколков.
«Теперь я не могу в Рени находиться…»
-Как человеческой психике выдержать все эти ужасы?
— Я был к этому готов. Я понимал, куда еду. Но все же меня потрясло то, как страдают гражданские люди. Военный он понимает, куда идет и для чего идет. Он должен понимать, что он может погибнуть, что его семья может остаться без кормильца. Но в этой войне страдает мирное население - вот это не дает покоя.
-Говорят, что с фронта люди возвращаются другими…
— Взрывами нас не потрясти. У меня — четверо детей, но я сам напросился в зону боевых действий. Спасибо, супруга меня поддерживает. Я понимал, куда еду. А теперь… Теперь я не могу здесь, в Рени, находиться в то время, когда там кому-то тяжело. Я не могу ходить в бары-рестораны, на гуляния. Думаю, что я поеду туда еще.
-Жажда адреналина?
— Нет. Когда я отработал два месяца и уезжал, было такое ощущение, что предаешь кого-то. Там оставались побратимы – военные, нацгвардейцы. Там мы видели людей под 60 лет возрастом. Мы подшучивали над ними: «Дед, тебе скучно с бабкой дома?» А он отвечает: «У меня сын воюет, он молодой, бегает быстро. А я могу на блок посту постоять». Там, на фронте, для всех дело найдется. Кто-то может машину починить, кому-то надо продукты развозить или кашу варить. Поэтому каждый старается оказать свою помощь. Поэтому когда уезжаешь оттуда, прощаешься с мужиками, то… хочется вернуться.
Там совсем другое отношение друг к другу, начинаешь ценить того, кто с тобой рядом. И поэтому тоже хочется возвращаться.
Надо в этом поучаствовать. Я же работаю в полиции. Мы — военизированное подразделение, мы несем службу. У нас круглый год идут занятия: психологическая подготовка, первая медицинская помощь, мы знаем, что такое оружие, боеприпасы. Каждый свою задачу должен выполнять, а не прятаться где-то под одеялом.
На передовой бойцам обуза не нужна
-В последнее время в Украине идет набор в Гвардию Наступления. Формируются восемь подразделений: «Лють» — перетворити свою лють на зброю; «Буревій» – бригада утилізації російських військових; «Кара-Даг» — піднімемо прапор над Кримом; «Азов» — незламні, нескорені, неспинні; «Спартан» — об нас ламається ворог; «Червона калина» — ворог тліє, де калина червоніє; «Сталевий кордон» — сталевою стіною стоїмо за наш кордон; «Рубіж» — повертаємо законні рубежі. И в Гвардию Наступления набирают мотивированных людей. Что, наверное, очень важно.
— Лично я противник того, чтобы туда ехали люди, которые не хотят ехать. Он не готов – он будет только мешать своим присутствием, он будет только обузой для тех бойцов, которые готовы к ведению войны. Было немало случаев, когда слабый испугался, потерялся, запаниковал, другой пытается спасти сослуживца от обстрела – и погибает.
Кто не может выдержать – для него есть работа здесь, в тылу. И много работы будет после войны.
Но на сегодняшний день люди нужны ТАМ. Есть здоровые бугаи, которые должны быть на передовой, но они прячутся. Делают из себя фиктивных инвалидов, берут какие-то справки. Мне очень хочется задать таким «инвалидам» вопрос: а если бы эти твари пришли к нам, пришли в дом к твоей жене, — что бы ты делал? Я спрошу просто для себя, чтобы понять. Я считаю, что в военкоматах могут работать бывшие воины, которые получили ранения: без руки или без ноги можно работать в военкомате. А все, кто в строю, должны находиться ТАМ, с ребятами, которые стараются защитить свою Украину.
У меня есть супруга, мама, дочь — у меня есть кого защищать. Я был там и еще поеду.
Там все усыпано боевыми патронами
-Валерий, врага опасно недооценивать: по разбитой вражеской технике можно определить, чем воюет агрессор?
— Не думаю, что у рф есть вооружение, которым они могут похвастаться. Мы видели старые орудия не понятно каких годов. Ничего из нового мы не видели.
-А местное население, при случае, припрятывало оружие в сараях? И как теперь это все собрать на деоккупированных территориях?
— Боевыми патронами разных калибров там все просто усыпано. Многие люди, оставшиеся там, сдавали в полицию гранаты. Один человек принес автомат, сказал, что в поле нашел двух наших солдат, похоронил их, автомат забрал и закопал в сарае. «Вот, — говорит, — украинские власти пришли, я вам оружие выдаю и готов показать могилы».
Мы постоянно проводили беседы с местным населением: если припрятали какое-то оружие – сдавайте сейчас. Как только закончится война, незаконное хранение станет уголовно наказуемо.
-Наверное, повсюду вам приходилось видеть тела погибших, которые некому было предать земле?
— Бывало и такое. Однажды мы стояли на блок-посту в одном из поселков, где долго шли боевые действия — от него осталось, можно сказать, одно название. Из местных жителей только 17 пенсионеров. Окошки целлофаном затянули – и как-то выживали. Подошла на блок-пост женщина и рассказывает, что еще с апреля ее брат, который служил в штурмовой бригаде, не выходит на связь. Его сослуживцы рассказывали, что его БМП, боевая машина пехоты, не выехала из поселка. А мой сослуживец, парень-нацгвардеец из местных, говорит: «Я знаю, где стоит разбитое сгоревшее БМП, идемте посмотрим». Мы пошли с ним. Заглянули в машину: на месте водителя — останки человека. И женщина поняла, что это ее родной брат.
Есть трупы, которые лежат в полях, в лесополосах. Уверен, что их там очень много, ведь там нога человеческая не ступала с начала боевых действий.
В одном из населенных пунктов местные жители показали склады бывшего маслозавода: во время оккупации туда свозили с полей боя мертвых и раненных. Потом приезжала машина с красным крестом, раненных вывозили. А мертвых складировали, потом вывозили и закапывали в полях. Россияне находили трактористов, заставляли их выкапывать большие ямы. А летом, когда началась жара, стали приезжать два крематория на колесах.
-Наверное, в той местности вся земля изрыта взрывами, окопами?
— Да. Они, как кроты, нарыли там укреплений. У нас как принято: мы роем траншеи, накрываем бревнами, сверху землей присыпается. А «освободители» норы делали, вкапывались в землю. Некоторые даже двери себе металлопластиковые вставляли – снимали в домах у людей. В больших норах – кресла, ковры, мебель. Херсонщина под оккупацией была долго – так они натягали людского добра. Проходили мы по местам их обитания – там закрутки, консервация. У людей из подвалов выносили, таскали к себе в окопы.
В домах, где солдаты рф квартировались, – бардак: все разбито, разломано, приведено в негодность. И надписи на стенах: «Хороший хохол — мертвый».
Беседовала Антонина БОНДАРЕВА
Понравилась статья? Поделитесь с друзьями!
